неплохим режиссером.
Он включил передачу и тронул машину, ругая тюремное начальство. Он был прав как никогда: о том, что Паша живет теперь под кроватью, можно было рассказать по телефону.
На этот раз мы без проблем перебрались на левый берег, поднялись в гору и вскоре уже поворачивали в сторону районного управления.
Сбоку маячили, возвышаясь над частным сектором, три внушительных здания на фоне однообразной частной застройки — «Три Богатыря». Совсем недавно Мишка жил в одном из них. Опросить бы, действительно, соседей, как жили здесь Мишка с Люськой. Что я знаю о них? Практически ничего. Людмила ждала ребенка. Мишка успел побывать в длительной командировке. С деньгами у них была постоянная напряжёнка. Действительно, как жили мои друзья? Как жил Петька Обухов, который, вероятно, где-то сосет вино до сих пор? Надо было в первый же день наведаться в «Три Богатыря» и расспросить соседей про Мишку с Люськой. В первый же день, как только Мишку настигла пуля.
О сведениях, полученных от старушки Лидии Алексеевны, я пока что молчал, поскольку обо мне могли подумать, что я веду собственное расследование. Впрочем, о наличии брата-близнеца следствие могло узнать и без меня. Если быть точным, я едва сдержался, чтобы не рассказать оперу Блоцкому о «шуршании кирпичей» за стеной у старухи.
Распрощавшись с Блоцким, я пошагал домой, плюясь от досады. День, суливший удачу, мог снова пройти безрезультатно. Оставалось надеяться, что все обойдется, что мне никто не позвонит, что уголовное дело рассмотрят с пользой для общего дела.
Войдя в троллейбус, я поехал домой, однако на остановке не вышел, проехал мимо дома и вышел через три остановки в частном секторе. Казалось, Лидия Алексеевна мне чего-то не досказала. В крайнем случае, думал я, удастся снять видеоролик, как ее сосед, извиваясь, выползает из отверстия. При случае можно будет предъявить это как доказательство — тоже ведь факт, как ни крути: точная копия Паши пролезает через прореху в заборе.
Цифровая фотокамера, висевшая у меня на поясе, была готова создать шедевр, а Лидия Алексеевна поняла меня с полуслова, как только я сказал, что надо снять подлеца на камеру. Старушка на этот раз ввела меня на просторную застеклённую веранду.
— Садитесь в креселко и сидите, — радовалась она. — А как только этот полезет, тут вы его и снимете.
Меня опять удивило, что женщина так и не спросила у меня удостоверения. Если б она это сделала, пришлось бы врать, что я по случайности выстирал документ, оставив в кармане рубахи.
Приготовив камеру, я взялся ждать.
Лидия Алексеевна согрела чайник, принесла печенье и поставила передо мной на крохотный столик.
— Кушайте, Николай Александрович… Я вам мешать не стану, но если я его первой увижу, то вам подскажу — ползет, мол…
Старушка ушла в дом, оставив меня одного.
Напившись чаю, я вытянул ноги и принялся ждать, полагая, что сидеть придется до темноты. Однако не прошло и часа, как дверь отворилась, и старуха зашептала:
— Идет, зараза! Вон он…
Она махнула рукой, тыча в дверь костяшками пальцев, и в ту же секунду я заметил, как совсем с другой стороны, с улицы в переулок, вошел Паша Коньков. Или Гоша. Различить их вряд ли кто смог бы. У этого Конькова была та же гордая спесь, словно его вывели где-нибудь на конеферме методом непрерывного скрещивания. В общем, отборный получился рысак.
Субъект проследовал до дыры в заборе, наклонился, пролез и вновь выпрямился. Затем вновь наклонился, отряхнул штаны, распрямился и зашагал меж соседских луковых грядок. Прошел и исчез за углом сарая, словно его никогда не было. Зато этот эпизод сохранился в электронной памяти. Я включил просмотр записи и остался доволен: было видно, как некий субъект, похожий на Пашу Конькова, вылезает из дыры в заборе.
— Все люди как люди, а этому подавай дыру в заборе. Повадился и лазит себе, словно у меня здесь триумфальная арка, — ворчала старуха. — Тропу проторил, как мамонт, ей богу…
— Доложу руководству, — обещал я, хотя никакого руководства, естественно, у меня пока что не было. — Я покажу им ролик.
— Вот-вот. Покажи, как он здесь ходит… И что кирпичами гремит. Может, у него там клад в печке зарыт. Или, может, в стене…
— Неужели братьев нельзя отличить?
— Говорю, похожи, как шарики. Но меня все равно не обманешь…
Старушка сузила глаза и загадочно посмотрела через окно в огород.
— Нет, не обманешь, — повторила она с придыханием. — Они же росли на моих глазах. И через эти заборы вот лазили…
Убрав камеру в футляр, я взялся за ручку двери и произнес казенным голосом:
— Я хотел бы надеяться, что все останется между нами.
И достиг цели. Лидия Алексеевна, воспитанная на старых традициях, обещала, что будет молчать как рыба.
Вернувшись домой, я позвонил Вялову и стал рассказывать про Пашиного брата. От шизофреника можно было ожидать чего угодно, в том числе выстрела из-за угла или в упор, из-под полы. Наверняка мне звонил именно он. И стрельбу у кафе устроил он же. И от Людки той ночью тоже тащился он, потому что больше некому. Закончив доклад, я вновь потребовал защиты, поскольку в последнее время, как никогда, желал себя видеть в роли свидетеля-очевидца, обличающего злостного преступника. Но чтобы обличать, надо было умудриться дожить до процесса.
Однако следователь вновь отделался общими рассуждениями о государственной защите. Складывалось впечатление, что я ему давно надоел и что требую невозможного. Наверняка он опять курил в кабинете, растворив настежь окна. Под глазами мешки. На затылке круглая плешь — умные волосы покидали ленивую голову.
— Наверняка шизофреник стоит на учете, — доказывал я.
— Откуда ты решил, что у него шизофрения, а, допустим, не эпилепсия?
— Соседка говорила…
— Слушай их больше.
— Но я бы, например, заинтересовался, чем он вообще занимается.
— Известное дело — живет и лечится. Кстати говоря, он никакого отношения к делу не имеет. Он не отвечает за преступления брата.
По словам следователя, о Биатлонисте была известна вся подноготная, включая брата.
— Тебе это излишне было знать, — сказал он, — в связи с тайной следствия.
— А как же моя защита?! — удивился я.
— Обращайтесь в милицию, — оборвал меня следователь официальным тоном. — Именно им поручено вас защищать.
Я хотел еще что-то ляпнуть, однако не успел, потому что Вялов, не прощаясь, положил трубку. Очевидец по фамилии Мосягин практически выполнил миссию и теперь не интересовал следствие. На очереди у следователя были другие дела.
Возможно, я вновь позвонил бы Вялову и сказал ему всё, что думаю о современном следствии, но мне позвонил дядя Вася Безменов, родной брат моей матушки, и, не
